Охота-2, глухарь
Было еще темно, но глухарь уже начинал свою песню: «Ддакк, тэке-тэке..., дак, дак, дак, екэ...» Горностай слушал это щелканье и удивлялся. Зачем, скажите мне, орать на весь лес, что тебе бабы хочется? Вот кто знает где живет горностаева жена и когда он к ней приходит? Вообще-то у горностая много жен, как, впрочем, и у глухаря, но горностай своих жен бережет и прячет. Прячет так хорошо и успешно, что эти глупые людишки даже не знают сколько времени его горностаиха детенышей носит. Одни говорят — месяц, другие — год. Люди совершенно не понимают, что самка сама знает сколько времени носить, когда и от кого рожать. Поэтому иногда месяц, иногда — год. Люди ведь давно забыли как это: быть самкой или быть самцом, как это — хотеть жить и размножаться. Слово такое придумали: беременность, бремя. Какое такое бремя? Ни одна самка леса этого не понимает. Живород есть. Живо рождается род.
Между тем Глухарь токовал все громче:«Тэке-тэке..., квря, тэте-кивря, вря, вря...», он входил в раж, заливался своим пением и ставал все более глух...Глухарю очень хотелось вниз, к глухарке. Но он очень хорошо помнил мамины наставления: все беды от баб. Как только пойдешь к бабе, тут охотник тебя и убъет.
Горностай прислушался не к тем громким горловым коленам, а к внутренней глухариной песне:
Эх, где ты, где я,
Где судьба моя,
Ты забудь, что был,
Добра-ночь, заря,
А ведь все за-зря...
Че это он это, вы***я? (да, да горностай именно так и подумал, ведь в лесу все думают совершенно прямо и безо всяких там красивостей). Жалеет себя… с чего бы это? Эти глупые куры начинали его раздражать. Иногда он таскал яйца из глухаркиного гнезда. Завалить взрослого глухаря ему никогда не удавалось, но сейчас сделал бы это с удовольствием. Он негромко тявкнул, но знал, что глухарь его услышал, ведь улучил тот короткий момент, когда глухарь на секунды умолк: «Эй, птица, перестань глупить. Охотника накличешь!»
— Че охотники? Че мне охотники? Этих нариков с алкоголиками бояться? Я их не боюсь! За собой уведу и в болоте утоплю!
Это уже даже не раздражало, это злило. Глупая самоуверенность вместе с такой же глупой саможалостью — вот сущность этих кур. Глухарь. Ничего и никого не слышит. Ни себя, ни свою бабу, ни лес, и даже его, горностая — тоже не слышит.
Между тем Глухарь токовал все громче:«Тэке-тэке..., квря, тэте-кивря, вря, вря...», он входил в раж, заливался своим пением и ставал все более глух...Глухарю очень хотелось вниз, к глухарке. Но он очень хорошо помнил мамины наставления: все беды от баб. Как только пойдешь к бабе, тут охотник тебя и убъет.
Горностай прислушался не к тем громким горловым коленам, а к внутренней глухариной песне:
Эх, где ты, где я,
Где судьба моя,
Ты забудь, что был,
Добра-ночь, заря,
А ведь все за-зря...
Че это он это, вы***я? (да, да горностай именно так и подумал, ведь в лесу все думают совершенно прямо и безо всяких там красивостей). Жалеет себя… с чего бы это? Эти глупые куры начинали его раздражать. Иногда он таскал яйца из глухаркиного гнезда. Завалить взрослого глухаря ему никогда не удавалось, но сейчас сделал бы это с удовольствием. Он негромко тявкнул, но знал, что глухарь его услышал, ведь улучил тот короткий момент, когда глухарь на секунды умолк: «Эй, птица, перестань глупить. Охотника накличешь!»
— Че охотники? Че мне охотники? Этих нариков с алкоголиками бояться? Я их не боюсь! За собой уведу и в болоте утоплю!
Это уже даже не раздражало, это злило. Глупая самоуверенность вместе с такой же глупой саможалостью — вот сущность этих кур. Глухарь. Ничего и никого не слышит. Ни себя, ни свою бабу, ни лес, и даже его, горностая — тоже не слышит.
3 коментарі